В этом разделе автор подробно раскрывает одну из главных духовных проблем современности — кризис души. Он рассматривает его не как частную или индивидуальную проблему, а как внутреннюю деградацию всего общества и даже цивилизации в целом. По словам автора, у современного человека есть сердце, но оно молчит. Душа есть, но связь с ней утрачена. В результате человек живёт внешне нормально, но внутренне — в пустоте и бессмысленности.

Автор иллюстрирует это следующим образом:

«Мы живём как люди, но не умеем существовать как обладатели души. Наше духовное поле обмелело, душевная энергия ослабла. Мы привыкли жить в тени страстей».

Таким образом, духовный кризис рассматривается не как утрата веры, а как утрата смысла существования и внутреннего контакта с собственной сутью.

Автор также затрагивает ситуацию молодёжи: отчуждённость от смысла жизни, холодность к вере, поверхностное веселье, пустое стремление к знаниям без понимания цели. Он не обвиняет молодёжь, а показывает, что это следствие общего духовного дезориентирования общества.

«Сердца современной молодёжи переполнены токсичным мусором информации и эмоций. Они не знают, что значит дышать духом», — пишет он.

В этой главе также формируется новое понимание: сохраняя душу — сохраняешь веру. Автор призывает видеть душу не как отвлечённую концепцию, а как внутренний канал связи с Высшим.

В финале он делится условиями пробуждения души:
 – умение слушать сердцем
 – принятие тишины и уединения
 – стремление познать Аллаха не через обряд, а через внутреннее спокойствие

Таким образом, глава не только диагностирует проблему, но и предлагает духовный выход из неё.

Эта глава служит концептуальным фундаментом всей книги. В ней автор раскрывает понятие «ақиқат» — истины — не как простую догму, а как живую реальность, познаваемую через веру, размышление, внутреннее чутьё и национальное (казахское) миропонимание. Истина здесь понимается как согласование между сердцем, разумом, словом и действием.

Центральная мысль главы — разграничение между двумя слоями понятия «дәстүр» (традиция). Автор разбивает это слово на составные части:

• «Дәс» — внутренний нравственный стержень, дух традиции, своего рода «этический код»;
• «Түр» — внешняя форма, обрядовая сторона.

Он утверждает:

«Путь к истине лежит не через «түр» (форму обряда), а через «дәс» (внутреннюю суть)».

Эта структура используется для критики формального подхода к религии: вера, основанная только на обрядах, без внутреннего содержания, не может вести к познанию истины. Истинная духовность проявляется в искренности, нравственности и интуитивной связи с Высшим.

Автор также обращается к соотношению разума и сердца:

«Ақыл — это край иллюзии, сердце — обитель истины», — пишет он.

Это отражает влияние суфийской мысли, в которой сердце рассматривается как главный инструмент постижения божественного. Глава обоснованно соединяет исламскую теологию, философию и тюркскую метафизику.

Упоминается и модель «восьми видов шариата», что показывает попытку систематизировать религиозные практики в разных плоскостях — правовой, моральной, духовной и культурной. Это подчёркивает мысль, что шариат — не просто свод правил, но структурированный путь к гармонии.

В целом, глава — это не столько теоретическое введение, сколько навигационная карта, предлагающая читателю начинать путь к истине изнутри — через очищение слова, намерения и сердца.

В этой главе автор исследует противоречие между религиозной верой и национальными традициями в современном обществе. Он утверждает, что духовность утратила своё содержание и всё чаще сводится к внешним формам. Через анализ истории ислама, пророческого наследия и особенностей восприятия веры казахским народом, автор выявляет причины слабости сегодняшней религиозной практики.

Одно из ключевых понятий главы — различие между словами «дін» (религия) и «сенім» (вера). Автор поясняет:

«Дін — это закон. Сенім — это действие. Следовать религии без действий — пустые слова. А вера без шариата — это заблуждение».

Таким образом, религия должна быть не просто сводом норм, а системой, основанной на намерении, внутреннем нравственном чувстве и действии. Вера — это живая практика, а не теоретическое знание.

Автор ссылается на наследие суфийского мыслителя Ахмета Ясауи, цитируя:

«Шариғат — это голова, тариқат — шея, хақиқат — сердце».

По мнению автора, современный верующий обладает «головой» (обрядовой стороной), но не доходит до «сердца» — истинной духовной сути. Это важное замечание, критикующее формализм и отсутствие внутренней вовлечённости.

Также приводится пример, иллюстрирующий поверхностность вероисповедания:

«Человек в шапане, с бородой, читающий арабские молитвы — ещё не верующий. Это — лишь внешняя оболочка религии. Истинный мусульманин — тот, кто носит стыд в сердце, милосердие на языке и чистоту в делах».

Автор затрагивает и исторический аспект: как ислам распространился из Аравии, при этом в разных культурах адаптировался по-разному. На казахской земле религия не утратила своей сути, но была глубоко интегрирована в культурный код народа. Сегодня же наблюдается откат — возвращение к ритуальной внешности, утрате содержательности.

Причинами духовной деградации называются:
 – фанатизм, основанный на невежестве
 – навязчивая религиозность без глубокого понимания
 – недостаток внутренней работы и личного поиска

Автор подводит к мысли, что общество полно «псевдознающих», но настоящие искренние праведники (тақуалар) встречаются всё реже.

В этой главе автор рассматривает традиционную казахскую систему обычаев не как фольклор или элемент быта, а как практическое выражение духовного порядка, сформировавшегося в синтезе с исламом. Традиция представляется не набором ритуалов, а живым механизмом, регулирующим связь человека с совестью, родом и Всевышним.

Приводятся конкретные примеры:

«Когда казах угощает гостя, он делает это не просто из вежливости, а с намерением. Это — не просто угощение, а момент произнесения баты. Пища — это не только еда для тела, но и пища для духа».

Таким образом, повседневные действия казаха — гостеприимство, принятие пищи, встреча, — трактуются как формы духовного общения. Гость — это символ Божьей воли, а угощение — акт щедрости и признания присутствия Высшего. Такие элементы традиции отражают глубинное мышление, утраченное в механизированной современной жизни.

Обычаи вроде «сәлем салу» (традиционное приветствие женщины), «сүйек беру» (раздел мяса как знак родства), «жасау» (приданое), «жылу жинау» (сбор помощи) анализируются как этические и сакральные практики, а не просто культурные формы. Каждый такой ритуал строится на понятиях намерения, благословения и долга.

Автор подчеркивает:

«Салт (дәстүр) — это путь к сердцу. Дін (религия) — это путь к действию. Если они разделены — национальная жизнь слабеет».

Он критикует тех, кто противопоставляет ислам и традиции, утверждая, что это происходит из-за ограниченности знаний и плоского понимания. Напротив, ислам и казахская традиция исторически развивались в глубокой взаимосвязи. Ислам в казахском сознании — это не арабская форма, а духовная суть, воспринятая через призму национального кода.

Глава также направлена против попыток навязать религиозность, оторванную от культурной идентичности. Традиция здесь — это не препятствие, а условие осознанного вероисповедания. Традиция без веры — пустая форма, а вера без традиции — дерево без корней.

В этой главе автор рассматривает понятие «пограничности» (меже) в исламе — как с юридической, так и с духовной точки зрения. Исламское правовое поле, шариат, во многом строится на чётком разграничении между дозволенным (халал) и запретным (харам), между тем, что желательно, и тем, что нежелательно. Однако автор показывает, что эти границы — не просто правила, а внутренние ориентиры, отражающие духовную зрелость и ответственность.

Одна из центральных мыслей:

«Граница, поставленная Аллахом, — это поле испытания. С одной стороны — намерение (ниет), с другой — страсть (нәпсі). Межа — это весы, которые взвешивают оба».

Таким образом, автор утверждает, что любые религиозные ограничения имеют не только правовой, но и экзистенциальный смысл. Соблюдение границ не должно основываться на страхе, а рождаться из любви и осознанности.

Разбираются классические термины:

• Харам — запретное не только по закону, но и по влиянию на сердце;
• Халал — дозволенное не только внешне, но и в соответствии с искренним намерением;
• Макрух, мубах — промежуточные категории, которые требуют внутреннего различения, а не только фетвы.

Приводится важная мысль:

«Халал — это не просто "можно есть", а то, что соответствует намерению. Харам — это не просто "нельзя", а то, что очерняет сердце».

Автор подчёркивает, что в современном мире именно размывание этих границ приводит к духовному смущению, подмене ценностей и ослаблению веры. Поэтому соблюдение пограничных рамок — это не ограничение свободы, а способ сохранить духовную ясность и связь с Аллахом.

Глава фокусирует внимание на том, что настоящий верующий не слепо следует запретам, а чувствует духовный смысл каждого действия, понимает, почему определённые вещи ведут к свету, а другие — к потере внутреннего равновесия.

В этой главе автор рассматривает торговлю не как сугубо экономическую деятельность, а как духовное испытание и способ служения. Он сопоставляет шариатские нормы честной торговли с казахскими традиционными представлениями о справедливом обмене, показывая, что материальное обогащение должно идти рука об руку с моральной чистотой.

Цитируется хадис Пророка Мухаммеда (с.а.у.):

«Честный торговец будет в Раю с пророками»,
 подчеркивая, что даже заработок может быть формой поклонения, если он сопровождается искренностью и соблюдением божественных границ.

Автор отмечает:

«Казахский торговец держал слово. Обман под присягой — всё равно что играть с духами предков».

Таким образом, слово в казахской торговой этике воспринималось как обязывающий духовный договор, а не просто деловая формальность.

В главе раскрываются следующие темы:
 – Этикет дачи в долг и принятия обязательств
 – Весы и измерения как критерий честности
 – Процент (риба) как форма угнетения
 – Ложное представление товара как моральное преступление

Автор критикует современные банковские и кредитные схемы, указывая на их несоответствие исламской этике. Он поднимает вопрос о необходимости возвращения к прозрачной и этичной торговле, основанной на доверии.

Особо отмечается:

«Запрещённая в Коране риба — это не просто проценты, а несправедливое навязывание. Аллах не против прибыли — Он против угнетения».

Таким образом, исламская экономическая система — это не отказ от материального, а воплощение справедливости в деле. Торговля, по автору, — это зеркало социальной честности.

В этой главе автор рассматривает пищу не только как физическую потребность, но и как источник духовного питания. Еда, по его мнению, несёт энергетическую вибрацию и влияет на внутреннее состояние человека. Поэтому важны не только состав и происхождение пищи, но и намерение, с которым она употребляется, а также этика самого процесса приёма пищи.

Автор объясняет нормы шариата, касающиеся пищи (дозволенное – халал, запрещённое – харам), но подчёркивает, что исламский подход не ограничивается списком продуктов. Он затрагивает и обстоятельства, способ получения, соблюдение благодарности и меры.

Приводится яркий пример из казахской традиции:

«Если казах начинал есть, не сказав «Бисмилла», это считалось гордыней. Ведь пищу даёт Аллах, и вкушать её без признания Источника — это форма духовного высокомерия».

Фраза «Ты не выше пищи» в казахской культуре трактуется автором как напоминание: еда — это аманат (доверие) от Всевышнего, и отношение к ней отражает состояние веры.

Глава включает:
 – Халал/харам не как перечень, а как соответствие источнику и намерению
 – Значение молитвы до и после еды
 – Совместная трапеза как проявление общности
 – Недопустимость оставлять пищу (знак уважения к дару)
 – Избыточность как форма неблагодарности

Автор критикует современное отношение к еде как к автоматическому процессу: фастфуд, переедание, равнодушие к составу и происхождению пищи. Всё это он рассматривает как симптомы духовной деградации.

В этой главе автор рассматривает обрезание (сүндет) не как чисто медицинскую или гигиеническую процедуру, а как глубоко духовный и национально значимый обряд. Сүндет — это не только предписание шариата, но и символ вхождения мальчика в этап осознанной мужской ответственности и укрепления связи с Творцом.

Автор пишет:

«Сүндет очищает не тело, а дух. Это первое невидимое обещание между ребёнком и Аллахом».

Таким образом, акт обрезания воспринимается как духовная печать, свидетельство готовности к пути веры и чести. Это не просто обряд — это порог зрелости.

Автор критикует тенденцию превращения сүндетке отырғызу в чисто торжественное, формальное мероприятие, где теряется его воспитательная и сакральная суть. В казахской культуре обряд часто сопровождается пышным торжеством, но при этом ребёнку не объясняют, зачем это делается и какое значение это несёт.

Глава охватывает следующие аспекты:
 – Сүндет как религиозная норма и элемент этнической инициации
 – Подготовка ребёнка к обряду усиливает его внутреннюю зрелость
 – Физическая боль — символ внутреннего взросления
 – Современная медицина облегчает форму, но не заменяет смысла
 – Благословение, наставление и молитва в момент обряда — это код, который остаётся в памяти на всю жизнь

Автор призывает к переосмыслению: важно не только исполнить обряд, но и наполнить его национальной и духовной содержательностью.

В этой главе автор подробно рассматривает статус брака в исламе и основы казахской семейной культуры как духовной, социальной и культурной системы. Брак здесь понимается не просто как договор между мужчиной и женщиной, а как акт ответственности перед Творцом и будущим поколением.

Автор пишет:

«Брак — это не связь тел, а союз душ. Муж и жена принадлежат не друг другу, а общей вере и обязательству».

Такое понимание ставит духовное выше формального. Автор рассматривает исламские элементы брака — махр (подарок невесте), ниет (намерение), шарттар (условия), куә (свидетели) — как не просто юридические процедуры, а как ритуалы с глубоким воспитательным и сакральным значением.

Обсуждаются также развод (талақ), вдовство, права и обязанности супругов не только с точки зрения фетвы, но как психо-духовная работа над отношениями.

Отдельное внимание уделяется казахским свадебным обычаям: құда түсу (сватовство), қалың мал (выкуп), жасау (приданое), сәлем салу (традиционное приветствие). Эти обычаи интерпретируются как механизмы, обеспечивающие устойчивость рода и духовную преемственность.

Пример:

«Қалың мал — это не покупка невесты, а проявление благодарности и принятие ответственности. Жасау — это не просто вещи, а символы заботы и будущего».

В этой главе автор рассматривает традиционную практику мести за кровь в контексте исламского представления о справедливости. Он сопоставляет культурную модель «глаз за глаз» с духовными принципами шариата, раскрывая, насколько далеко может разойтись земной закон и Божественное милосердие.

Автор пишет:

«Там, где пролилась кровь, принято взвешивать её через выкуп. Но прощение и раскаяние — это путь Аллаха».

Таким образом, различается право и вера, наказание и внутреннее очищение. В исламе получение компенсации (құн) допустимо, но прощение — выше. В казахской традиции месть часто рассматривалась как восстановление чести, но не всегда — как путь к справедливости.

Опираясь на примеры из истории и наследие великих казахских би — Толе би, Каз дауысты Казыбек би, Әйтеке би — автор подчёркивает:
 истинная справедливость рождается там, где разум сочетается с милостью.

В главе раскрываются:
 – Различие между возмездием и шариатским подходом
 – Компенсация (құн) как форма общественного баланса, а не мести
 – Внутренние границы наказания
 – Прощение как сила, а не слабость
 – Месть — не очищение, а продолжение боли

В этой главе автор рассматривает казахскую традицию «сұрап алу» — прошения не просто как форму вежливости, а как глубоко укоренённую духовную практику, отражающую согласие, внутреннее воспитание и уважение к воле другого. Это не просьба из нужды, а действие, основанное на ожидании добровольного согласия и благодарности.

Автор отмечает:

«Сұрап алған — родилось из вежливости, украденное — из бессовестности».
 Здесь прошение рассматривается как часть духовного порядка, а не простое действие.

Глава раскрывается в нескольких слоях:

1. Историко-культурный аспект:
   Прошение в казахском быту — часть повседневной этики. Попросить подарок, сувенир, совет или разрешение — всё это воспитывает социальную чувствительность и уважение к границам.
2. Шариатский взгляд:
   Ислам не поощряет попрошайничество, но автор различает униженное прошение и прошение с достоинством. Он подчёркивает, что прошение, основанное на взаимном уважении и духовной мотивации, не противоречит исламу.
3. Психологическое измерение:
   Прошение требует внутренней сдержанности. Это школа терпения, самоконтроля и ожидания дозволения, где ценится не только результат, но и намерение.
4. Социальное значение:
   Прошение формирует согласие, снижает эго, усиливает чувство общности. Это форма духовного сонастроя, а не признак зависимости.

Автор подчёркивает:

«Тот, кто попросил — получил с благословением. Если получил — это удел, если не получил — это урок терпения».

В этой главе автор рассматривает слова Корана не как обычные лексические единицы, а как энергетические, структурные и духовные коды мироздания. Коран — это не просто текст, а живая система, в которой каждая буква, слово и звук несёт в себе вибрацию, ритм и информацию, выходящую за рамки времени и пространства.

Автор подчёркивает:

«В Коране нет случайных слов. Каждое место, каждая буква — это зафиксированный импульс. Звук — это приказ, смысл — это его воплощение».

Таким образом, слова Корана рассматриваются как волновые носители истины, где звуковая вибрация оказывает влияние не только на разум, но и на внутреннее состояние человека.

Один из примеров — слово «нур» (свет). В классическом переводе — это просто сияние, но автор интерпретирует его как информационную частицу, несущую божественную энергию. В казахском выражении «нұр жаусын» заключена не просто поэтическая формула, а пожелание активной световой гармонии.

Другой пример — слово «калима» (слово):

«Каждое калима — это код. Это направление для сознания и влияние на судьбу».

Особое внимание уделяется звуковому составу имени Аллаха:

• А — открытие,
• Л — соединение,
• Һ — трансформация.
  Это не просто имя, а резонанс между человеком и Высшим.

Автор рассматривает даже начальные буквы сур (например, «Алиф-Лам-Мим») как входы в иные уровни бытия. Чтение Корана — это не просто голос, это участие в божественной вибрации.

Он утверждает, что слова Корана воздействуют не только на ум, но и на уровне клеточной и энергетической структуры человека. Это не психология, а тайнознание.